С этой поры, мой читатель, жилось покойно и мирно В замке Рингштеттене. Рыцарь все чувствовал боле и боле Прелесть небесную доброго сердца Ундины, забывшей Все для спасенья соперницы. В доброй Ундине Всякая память о прошлом исчезла: она беззаботным Сердцем любила и, зная, что шла прямою дорогой, Ясную в нем питала доверенность; все в настоящем Было ей радостно; в будущем все улыбалось. Бертальда, Снова ей с прежней любовью всю душу отдав, благодарной, Кроткой и нежной являлась; короче, замок Рингштеттен Стал обителью светлого счастья. Дни пролетали Быстро за днями; зима наступила; зима миновалась; Вот и весна с благовонно-зеленой своей муравою, С светло-лазоревым небом своим улыбнулась веселым Жителям замка; стало на сердце их радостно, стало и смутно. Что ж тут дивиться, если, при виде, как в воздухе вешнем Нитью вились журавли и легкие ласточки мчались, Стало и их позывать в далекую даль. Раз случилось Рыцарю вместе с женой и Бертальдой в прекрасное утро Около светлых истоков Дуная гулять; им об этой Славной реке он рассказывал много: как протекала Пышным, широким потоком она по землям благодатным, Как на ее берегах прекрасная Вена сияла, Как по ней величаво ходили суда, как бежали Мимо плывущих назад берега, услаждая их очи Зрелищем пажитей, нив, городов и рыцарских замков. «О! — сказала Бертальда, — как было бы весело съездить В Вену водой…» — но, опомнясь, она покраснела и взоры Робко потупила. Милым ее смущеньем Ундина Тронувшись, руку ей подала, и в ней загорелось Сильно желанье утешить подругу свою. «Да за чем же Дело стало? — сказала она. — Ничто не мешает Съездить нам в Вену». Бертальда запрыгала с радости. Вместе Стали они учреждать поездку свою и заране Тем, что представится им на пути, восхищались. И рыцарь С ними был заодно; Ундине, однако, шепнул он: «Вспомни о Струе; ведь он могуч на Дунае». — «Не бойся, — С смехом сказала Ундина, — пускай он попробует сделать Что-нибудь с нами; я тут! при мне уж никак колобродить Он не посмеет». Ответом таким уничтожены были Все затрудненья, и с бодрым духом, с веселой надеждой Стали готовиться в путь. Но скажите мне, добрые люди, Все ли сбывается так на земле, как надежда сулит нам? Хитрая Власть, стерегущая нас для погибели нашей, Сладкие песни, чудные сказки подмеченной жертве На ухо часто поет, чтоб ее убаюкать. Напротив, Часто спасительный божий посланник громко и страшно В двери наши стучится. Как бы то ни было, наши Путники весело плыли в первые дни по Дунаю: День ото дня река становилася шире и виды Пышных ее берегов живописней. Но вдруг — и на самом Чудно-прелестном месте — открыл свои нападенья Бешеный Струй; то были сначала простые помехи (Волны бурлили без ветра; ветер отвсюду, меняясь, Дул и судно качал); но Ундина одною угрозой, Словом сердитым одним на воздух и в воды смиряла Силу врага; то было, однако, нена́долго: снова Он гомозился, и снова Ундина его унимала; Словом сказать, веселость дороги расстроилась вовсе. В то же время гребцы, дивяся тому, что в глазах их Делалось, между собою часто шептались; и скоро Стали на все с подозреньем посматривать; самые слуги Рыцаря, чувствуя что-то недоброе, диким и робким Взором следили господ; а Гульбранд, задумавшись грустно, Сам про себя говорил: «Таково-то бывает, как скоро Здесь неровные сходятся; худо, если вступает В грешный союз земной человек с женой водяною». Вот что, однако, себе в утешенье твердил он: «Ведь прежде Сам я не ведал, кто она; правда, тяжко порою Мне приходит от этой бесовской родни; но мое здесь Горе, вина ж не моя». Хотя иногда и вливал он Несколько бодрости в душу свою таким рассужденьем, Но зато, с другой стороны, все боле и боле Против бедной Ундины был раздражаем. То слишком, Слишком она понимала, и в смертную робость угрюмый Рыцарев вид ее приводил. Утомленная страхом, Горем и тщетной борьбой с необузданным Струем, присела Под вечер к мачте она, и движение тихо плывущей Лодки ее укачало: она погрузилась в глубокий Сон. Но едва на мгновенье одно успели закрыться Светлые глазки ее, как вдруг перед каждым из бывших В лодке, в той стороне, куда он смотрел, появилась, Вынырнув с шумом из вод, голова с растворенным зубастым Ртом и кривлялась, выпучив страшно глаза. Закричали Разом все; отразился на каждом лице одинакий Ужас, и каждый в свою указывал сторону с криком: «Здесь! сюда посмотри!» И из каждой волны создалася Вдруг голова ужасным лицом, и поверхность Дуная Вся как будто бы прыгала, вся сверкала глазами, Щелкала множеством зуб, хохотала, гремела, шипела, Шикала. Крик разбудил Ундину, и вмиг при воззренье Гневном ее пропали страшилища все. Но рыцарь ужасно Был раздражен; с умоляющим взглядом Ундина сказала: «Ради бога, здесь, на водах, меня не брани ты». Он умолкнул, сел и задумался. «Друг мой, — шепнула Снова Ундина, — не лучше ль нам дале не ездить? Не лучше ль В замок Рингштеттен обратно отправиться? В замке Будем спокойны». — «Итак, — проворчал, нахмурившись, рыцарь, — В собственном доме своем осужден я жить как невольник! Только до тех пор и можно дышать мне, пока на колодце